«Реальность немного не в фокусе». Интервью с Дмитрием Даниловым

Дмитрий Данилов пишет о людях, которые не очень хотели менять свою жизнь – вот только их никто не спросил. В его книгах журналист Коля мечтает об Амстердаме, но оказывается в полицейском участке. Преподавателя Сергея приговаривают к смертной казни, а к «очень тупому» программисту Серёже приходят курьеры с посылкой, и привычная реальность превращается в абсурд.

Журналист и автор телеграм-канала «Хемингуэй позвонит» Егор Апполонов поговорил с Дмитрием Даниловым – о том, как он сам воспринимает эту реальность, зачем нужен роман «Саша, привет!» и что такое писательский драйв.

О хорошем тексте и писательском эгоизме

– Если бы у вас забрали возможность писать, вы бы чувствовали себя хуже?

– Да. Это моё главное занятие.

– Вы пишете, чтобы обрести психологическую стабильность, комфорт?

– Как раз особой психологической стабильности в писательстве нет. Писательство основано на расшатывании себя.

Не могу сказать, что для меня это психотерапия. Создавать текст – эмоционально тяжело. И одновременно – писателем быть классно. Интересно создавать текст – вот ничего не было, а теперь есть целый мир.

– Меня всегда удивляло, как из ничего рождается нечто. Кажется, что ты создатель другой вселенной, которая потом оживает – например на сцене театра.

– Да, это сильно драйвит. Это действительно очень банально и глупо звучит, но я помню, как Михаил Угаров поставил «Человека из Подольска», мою первую пьесу, и я ходил на каждый спектакль. Совершенно волшебное ощущение, когда твои персонажи оживают на сцене и действуют.

– И, видимо, они действуют не совсем так, как вы придумали. Добавляют что-то авторское.

– Да, и это дарит тебе какой-то особый кайф.

– Сильно ли изменились ваши тексты с момента, как вы начали писать?

– Есть авторы, которые в начале своего пути «слабенькие», вообще никакие, а со временем растут, и тексты становятся лучше. У меня тоже большая эволюция произошла. Но, как бы странно это ни прозвучало, мне кажется, я сразу более или менее нормально писал. Чувство языка у меня всегда было.

– Это следствие начитанности?

– Я не такой уж и начитанный человек.

– А следствие чего тогда?

– Мне кажется, это как музыкальный слух. Он либо есть, либо нет.

– Приведу вашу цитату: «Когда ты пишешь, твоя задача – написать хороший текст». Дайте, пожалуйста, ваше определение «хорошего текста».

– Как такового определения у меня нет. Я вкладываю в эти слова такой смысл: текст, который бы удовлетворял меня самого. Главный критерий – с текстом мне должно быть интересно. Если в процессе работы чувствую, что я вовлёкся, что в этом есть драйв, я считаю: это успех.

А дальше – у каждого текста своя судьба. Есть тексты, которые для меня очень ценны и дороги, но не получившие особого звучания. Повторюсь: главный критерий для меня – вовлечение в текст.

– То есть писатель эгоистичен по сути, когда он пишет?

– Ну я бы не сказал, что это эгоизм. И одновременно – когда пишу, я в принципе не очень ориентируюсь на аудиторию. Мне читатель интересен: что он скажет и как воспримет текст, но это уже следующий этап – когда текст стал достоянием общественности.

Было бы лукавством сказать, что мне не интересно, что думают люди. Но их мнение начинает меня интересовать, когда уже всё написано.

О том, как появился «Саша, привет!»

– В нескольких интервью вы говорили, что написать роман – это большая и тяжёлая работа. Расскажите о том, как вы пишете. Бывают ли моменты ненависти к тексту?

– Ненависти нет, но бывает ощущение тяжёлой работы, когда впереди её очень много. Так было с романом «Саша, привет!». Когда я начал его писать, с ужасом понимал, сколько всего ещё надо сделать. Не знал, как я со всем этим справлюсь. Такие мысли меня посещают регулярно.

– Что в таком случае вас мотивирует продолжать и зачем вы вообще это делаете?

– Зачем пишу? Наверное, я пишу, во-первых, из-за интереса.

– Так было и с романом «Саша, привет»?

– Да, я почувствовал, что должен его написать.

– В ваших текстах всегда есть яркий конфликт. Даже если вы пишете ироничный, казалось бы, текст, конфликт стоит на первом месте.

– Драма всегда основана на конфликте. Можно, конечно, сделать драму без конфликта, но это должна быть филигранная и очень продуманная работа. Я всегда отталкиваюсь от конфликта, который становится топливом для текста.

– Как вы придумываете свои тексты? Опишите этот процесс.

– Долгое время в прозе я занимался фиксацией реальности. Выбирал какой-то кусок – год жизни, город или футбольный сезон – и брался его описывать с неизвестными результатами. Это чистый эксперимент.

Моей задачей было придумать идею и правила, по которым всё будет развиваться. Пример – роман «Описание города». Я придумал правило, что это будет текст про город без топонимов, без «я».

– Итак, есть некая система правил, которая рождается на входе?

– Да. Я так писал какое-то время. Не думал о сюжетах и персонажах.

Потом я начал писать пьесы – и это совершенно другой подход к работе. Мне вдруг стало интересно отойти от своих принципов, всё нарушить. Это был некий внутренний вызов. Я всегда любил работать на новой и неизведанной территории. Долбить в одну точку – это скучно. Так что я стал писать пьесы. Придумывал сюжет, конфликт, героев.

Роман «Саша, привет!» – это первый роман в классическом смысле, в котором есть придуманные герои, сюжет – не описание реальности, а придуманный сюжет. Жутко интересный опыт.

– Ирина Роднянская сказала, что ваша проза опирается на неписьменную речь. Вы внимательный слушатель?

– Я люблю вслушиваться в речь людей. Еду ли в электричке или стою на автобусной остановке, сижу в шумном кафе – я стараюсь слушать. Часто случаются действительно интересные разговоры, которые я могу использовать в тексте.

О размытой реальности и о том, что нельзя спрашивать у автора

– Что вы почувствовали, когда закончили «Сашу, привет!»?

– Целый спектр эмоций. Мне было хорошо. Было удовлетворение от проделанной и доведённой до конца работы – я что-то задумал и я это сделал.

– «Текст родился из большого эмоционального напряжения». Ваши слова.

– Да, мне было тяжело. Когда я дописал текст, сначала было хорошо, а потом всё ушло. В этом суть: эйфория от большого текста проходит через месяц. Сначала написал и ходишь королём: «я крут», «я молодец». А потом начинаются сомнения: «а что вообще это было?», «насколько это хорошо получилось?».

– Но мы уже знаем, как получилось, потому что книга взяла премию «Ясная Поляна».

– Это не мешает мне продолжать в себе сомневаться.

– Как бы вы ещё себя охарактеризовали? Спокойный, уравновешенный, в меру депрессивный?

– Я бы не сказал, что я депрессивный человек. В клиническом смысле у меня не бывает депрессии. Скорее меланхолия, некий депрессивный взгляд на жизнь.

– Я не очень люблю этот вопрос, но задам его: о чём этот роман?

– Есть такое правило: автор никогда не должен говорить, о чём текст. Мне это правило близко. Об этом автор должен спрашивать читателя.

Я сам не исхожу из идеи «хочу написать книгу о тотальной гнусности человека». Я придумываю какую-то историю-каркас… А мысли и идеи пусть возникают в головах у читателей. Я сравниваю процесс написания текста с пустым трубопроводом: моя задача – его сконструировать. А вот наполнить трубопровод должны читатели.

В театре по-другому: там текст наполняют режиссёр, актёры, а в финале – зрители. В конце – всегда человек с другой стороны книги.

– Как вы можете охарактеризовать своих читателей. Да и вообще читателей: готовы ли они сейчас делать эту работу, искать смыслы в тексте? Изменился ли читатель за последние годы?

– У меня в голове нет портрета читателя. Мне трудно говорить, что современный читатель – это набор таких-то характеристик, он такой и такой, от него можно ожидать того-то и того-то. Всё расплывается.

– А ваше восприятие реальности такое же? Ваша проза всё-таки построена на реальности. Эта реальность, она в фокусе или расплывчатая?

О цензуре, Водолазкине и книжном рынке

– Книжный рынок 90-х, нулевых и сейчас: что изменилось за эти 20 лет?

– Есть какие-то очевидные вещи, о которых говорят эксперты. Я не эксперт, но все отмечают, что тиражи падают, и книжный рынок всё время сужается.

В 2010 году вышел мой первый роман «Горизонтальное положение», и его тираж был три тысячи экземпляров. Фактически я был начинающим автором, меня широкая аудитория не знала.

Сейчас крупные издательства даже книги известных авторов печатают по 1000–1500 экземпляров и смотрят, пойдёт или нет. Схлопывается рынок.

Я не знаю, связано ли это с тем, что люди меньше читают, или что на рынке стало меньше денег, или что бумага дорогая. Но ещё совершенно очевидно, что в мире падает интерес к русской культуре – даже если не брать во внимание нынешние события.

– А почему интерес к русской литературе за рубежом не так высок?

– Перед тем как ответить на этот вопрос, я упомяну о бешеном успехе романа «Лавр» Евгения Водолазкина. Это из последних. Собирались конференции по этому роману. Есть и другие ошеломительные примеры.

Суть в том, что сложно понять движения в рынке. Это надо говорить с какими-то крутыми воротилами. Они, может быть, если захотят – скажут.

Может, не стоит искать сложных объяснений.

– Помимо признания на международном рынке, остались ещё какие-то цели, которые вы себе ставите?

– Я стараюсь не гнаться за какими-то внешними проявлениями, стараюсь соблюдать баланс. Есть крайность – сказать «мне на всё наплевать», «идите прочь со своими премиями», «я аскет». Я считаю, что в этом есть какое-то лукавство.

– Мне кажется, писатель не может быть равнодушным к мнению людей. В нём есть эта предустановка – желание получить отклик.

– Тут мы можем только рассуждать. Например, Геннадий Гор был обычным советским фантастом, писал благонамеренные книжки, которые я, правда, не читал, но все говорят, что совершенно обычные – оторви и выбрось. Если бы их не было, ничего бы не изменилось.

И тут вдруг, когда он умер, у него в столе обнаружили его блокадные стихи. Стихи. Хотя он никогда их не писал и был прозаиком. А стихи такие – это что-то великое, грандиозное, нечеловеческое, а вот он их положил в стол, и всё. Он боялся.

– Кстати к вопросу о цензуре. Не нависает дамоклов меч?

– Нависает.

– Вы учитываете этот фактор?

– Нет. Когда пишу – нет. Потом уже, конечно, понимаю, что сейчас надо быть осторожнее.

– Каким будет следующий этап, вы уже знаете?

– Следующий? Ну во-первых, я совершенно не отказываюсь от того, чтобы что-то повторять, возвращаться к чему-то.

Например, сейчас я пишу, точнее уже дописываю, серию травелогов. Люблю их. Я написал много разных, и сейчас заканчиваю серию записок про поездки по полузаброшенным железнодорожным линиям. Весь год занимался этим. Это необязательный проект, просто чтобы отвлечься от всего. Я уже вижу, что это собирается в цикл, а что дальше будет – посмотрим.

Егор Апполонов

Журналист, создатель телеграм-канала «Хемингуэй позвонит», автор книги «Пиши рьяно, редактируй резво».