Уходим в отрыв

— Люблю эту передачу, — говорит Тейлор. Мы молча сидим и смотрим в экран. Мы уже целую вечность не проводили время вдвоем. Я искоса кидаю на нее взгляд. Тушь у нее немножко растеклась, и прямо над скулой чернеет пятнышко. Мне хочется протянуть руку и вытереть его большим пальцем. — Вот, так гораздо лучше, — комментирует Тейлор, когда стилист обрезает волосы невзрачной участнице. Потом она переводит взгляд на меня: — Кстати, твои волосы мне так тоже больше нравятся. Я ведь уже говорила?

Я чувствовала себя целой. Здесь, в своей крошечной, загроможденной картонными коробками комнате с единственной лампочкой, я чувствовала себя целой — потому что он был рядом. Прикосновения его губ к моим заставляли меня забыть, что надо мной завис дамоклов меч. Уже почти две недели весь мир бессмертных знал, что я Изара. Бессмертное пламя. Неугасимая звезда. Душа, которая подарила бы праймусу бесконечную силу. И тем не менее все вели себя на удивление спокойно. Ни Лига, ни изменники или лидеры корпорации «Омега» не пытались меня убить. М-да, тот факт, что я беспокоилась из-за отсутствия покушений на свою жизнь, доказывает, насколько фиговой эта жизнь стала.

— Вы останетесь оба, — покачала головой мужская тень. Они снова сделали шаг в нашу сторону, заставляя отступить. Я кожей чувствовала дыхание морской бездны. Она ждала нас. Она приготовила нам лучшие свои песни. И обещала бережно спрятать в самых своих глубинах. Еще один шаг и еще… Тени взяли друг друга за руки, и искры перебегали по их запястьям.

Маленькая Сплюшка не мертва: она просто принимает отпуск. Будильник звонит ровно в шесть, все должны проснуться. Ненавижу это, особенно в выходные, когда хочется побыть жалким, но впереди солнечный день, и я так рад, что у меня есть силы справиться со всеми трудностями на своем пути!

Я распахиваю дверь и выхожу на улицу. Солнце играет на струях фонтана в середине двора, окруженного низкими кустами и обеденными столами. Температура под миллиард градусов, потому что сейчас сентябрь, когда в Лос-Анджелесе царит апокалиптическая жара. Я направляюсь к лестнице на патио второго этажа, расположенного под крышей из красной черепицы c кремовыми арками, — школа построена в стиле испанской миссии.

Наковальня пела, пока Стейнер опускал молот на раскалённый добела металл. Пот заливал глаза, струился по спине. Кузнеца переполнял восторг — наслаждение от созидания, ликование творца. — Ну, довольно, — велел отец. — Ты, кажется, задумал меч. Имперцам такое не по вкусу. — Позволь закончить, — с усмешкой попросил Стейнер. — Обещаю после расплавить.

Я хочу сказать тебе, что не знаю, каково это — быть тобой. Иногда я не знаю даже, каково это — быть мной. Я никогда не пойму тебя, никогда не почувствую твою боль, никогда не стану такой же сильной, как ты, но только лишь потому, что ты существуешь! Пока ты есть, никто не будет круче тебя, лучше тебя, красивее тебя, умнее тебя, добрее тебя.

Жила-была скверная девчонка. Она швырялась предметами, хлопала дверьми, ругалась. Она была грубой и неуклюжей, ни с кем не водилась. Учителя считали ее идиоткой. Родные махнули на нее рукой. — У других девочки как девочки, спокойные, воспитанные, — причитали они. — Что же у тебя-то все не как у людей? Она и сама не знала.

Да, С вернулась из школы-пансиона. Волосы стали длиннее и светлее. В глубине голубых глаз покоится множество тайн. На ней по-прежнему сногсшибательный прикид, правда, немного потрепанный ветрами Новой Англии. Этим утром ее смех эхом отразился от ступеней Мета. Больше мы не сможем там курить и наслаждаться капучино, не попадаясь ей на глаза, — она будет выглядывать из окна родительской квартиры на соседней улице и приветливо махать рукой.

Нико просто радовался, что остался цел. Он любил притворяться, что всё путём и вообще классно, но было совсем не классно прыгать с холма, чтобы увернуться от дрона весом почти в пятнадцать кило. Особенно когда отец на работе на лесопромышленной станции, а брат в колледже. В семействе Холленд человек в двенадцать лет считается достаточно взрослым, чтобы самостоятельно о себе позаботиться, но ровно до тех пор, пока не загремит в больницу. — Всё отлично, — сказал Нико, отплёвываясь травой. — Но в следующий раз ты уж постарайся не угробить меня моим же изобретением.

В магазине «Всякий случай» в основном продавались цветы, но в таком маленьком городке, как наш, Кэролайн также исполняла роль организатора вечеринок. Люди приходили к ней в магазин за букетами, а выходили на улицу с поминутным планом предстоящего мероприятия. Кэролайн не раз шутила, что могла бы продавать мед пчелам.

Если бы они не проскочили мимо парковки, если бы не искали так долго мелочь для оплаты стоянки: монетки закатились под сиденье, а водители в длинной очереди машин нетерпеливо давили на гудки. Если бы колесико у чемодана не свернулось набок… Если бы чуть быстрее бежать к воротцам… А может, все равно ничего бы не изменилось. Вполне возможно, что сегодняшние многочисленные помехи и задержки никакой роли не играли. Не будь их, помешало бы что-нибудь еще: погода над Атлантикой, дождь в Лондоне, грозовые облака, задержавшиеся на лишний час. Хедли не особо верит в судьбу — как и в строгую пунктуальность авиалиний.

Я собираюсь завести друзей. Собираюсь. Я стану разговаривать с незнакомыми людьми так, словно я уже знаю их, — вот в чем секрет. Я наблюдала, как мой кузен Лео делал так в школе на протяжении многих лет, и я готова. Времена без друзей требуют высокого уровня дружелюбия.

Я вздрагиваю. Тряпка, которую она мне подает, чистая, но по-прежнему пахнет кровью. Впрочем, чего я волнуюсь? Вся моя одежда в крови. Красная — разумеется, моя. Серебряная принадлежит другим. Эванжелине, Птолемусу, нимфу… всем тем, кто пытался убить нас на арене. Наверное, есть тут и кровь Кэла.

Сначала я вижу парня, стоящего среди деревьев. Он примерно моего возраста, уже не мальчик, но еще и не мужчина. Наверное, ему лет семнадцать. Хотя не знаю, почему я так решила. Я вижу лишь его затылок и темные волосы, вьющиеся у шеи. Солнце палит с такой силой, что вытягивает жизнь из всего на земле. А затем странный оранжевый свет заливает небо на востоке. Воздух наполняет густой запах дыма. И на мгновение меня охватывает такая всепоглощающая скорбь, что тяжело даже вздохнуть. Но я не могу понять ее причины. Я шагаю к парню и открываю рот, чтобы окликнуть его, но тут осознаю, что не знаю его имени. Земля шуршит под ногами. Он слышит мое приближение и начинает оборачиваться. Еще секунда, и я увижу его лицо. А затем видение расплывается. И стоит мне моргнуть, как оно исчезает совсем.

Оба моих родителя принадлежали к низшей касте, Бумажной, то есть были полностью людьми, и поэтому начали копить деньги на мое благословление с того самого дня, как узнали о беременности. За девять месяцев им удалось отложить необходимую сумму. И хотя сама я, конечно, не помню ничего о церемонии, я столько раз пыталась ее представить, что порой мне кажется — я могу ясно ее увидеть, стоит лишь закрыть глаза.

Вот так ты начинаешь учебный год? Разве не знаешь, насколько важен выпускной класс? Как рассчитываешь поступить в лучший университет здесь или любой университет Северной Америки? Даже если хочешь уехать на другой конец мира, твои оценки все равно должны быть высокими. Джису так и слышала ворчание родителей. И вот эти семьдесят девять процентов перед ней — кроваво-красные, насмехающиеся. Твердая C с плюсом!

Хирка не стала прислушиваться к мнению внутреннего голоса и сделала очередной шаг вперёд. Ствол под ней жалобно застонал. Вряд ли ему когда-нибудь доводилось ощущать на себе вес имлинга, к тому же от дерева подозрительно пахло гнилью. Хирка поймала себя на том, что думает о ели по-доброму, как будто её мысли могли помешать дереву стряхнуть её в глубокую горную расселину, где Хирка разобьётся о камни беззаботно бегущей глубоко внизу реки Стридренна. Я не боюсь.

— Я достану нам фальшивые удостоверения, — говорю я Лии, когда мы идем на занятия в первый день учебы. — Что? Это же незаконно! — отвечает она. Ее реакция меня не удивляет, хоть мы и живем в одной комнате всего четыре дня. Мне кажется, первые дни студенчества связывают людские судьбы, потому что у меня такое чувство, будто я знала Лию всегда. Мне уже понятно, что она — отличная соседка. Она опрятная, вежливая, тихая, но при этом не зануда. — Забудь о том, что это незаконно, — говорю. — Считай, что помогаешь местному бизнесу.

Ха, а вот и мой секрет: я хотел бы быть осьминогом Дамбо. Приспособленный к ледяному холоду океанских глубин, я бы спокойно плавал туда-сюда. Самой большой заботой в моей жизни было бы, какую дрянь подобрать со дна, чтобы прокормиться. Что не слишком-то отличается от моих нынешних проблем. Зато у меня не было бы естественных врагов. Впрочем, у меня и сейчас их нет, а что толку? И тут меня осеняет: я хотел бы жить под водой, как осьминоги.